Дан текст: Вот и весна пришла в город. Стало тепло на дворе. Зажурчали ручьи. Из-под земли вылезла зелёная травка. Молодые липки на улицах покрылись

не идет его величавая ширина, и чудится, будто весь вылит он из стекла, и будто голубая зеркальная дорога, без меры в ширину, без конца в длину, реет и вьется по зеленому миру. Любо тогда и жаркому солнцу оглядеться с вышины и погрузить лучи в холод стеклянных вод и прибережным лесам ярко отсветиться в водах. Зеленокудрые! они толпятся вместе с полевыми цветами к водам и, наклонившись, глядят в них и не наглядятся, и не налюбуются светлым своим зраком, и усмехаются к нему, и приветствуют его, кивая ветвями. В середину же Днепра они не смеют глянуть: никто, кроме солнца и голубого неба, не глядит в него. Редкая птица долетит до середины Днепра! Пышный! ему нет равной реки в мире указать главные и второстепенные члены предложения!!!

того, занимал положение в институте, зависимое от исследований моей

сические средства, как бес­союзие, инверсия, односоставные предложения, сравнение, риторическое восклицание. Каково их художественное назна­чение в данном тексте? Выпишите примеры, иллюстрирующие указанные выразительные средства синтаксиса.Белые ночиСлушай: теперь я расскажу тебе о белых ночах далёкого севера.Всё время они вспоминались мне здесь, на юге, среди этой чрез­мерной, пышной и декоративной природы, вспоминались, как иногда сквозь туман многих годов вспоминается робкий поцелуй холодных девических уст, — такой быстрый, трепещущий, пугли­вый поцелуй в полутьме вечера, у окна, заставленного цветами, за занавеской, которую слабо надувает ветер.Как часто тогда грезились мне петербургские белые ночи... Бе­лые, мистические, бессонные ночи!Нет возможности описать их нежного, тревожного, болезнен­ного очарования. Их странное томление начинается с восьми, де­вяти, одиннадцати часов вечера. Ждёшь ночи, сумерек, но их нет.29Занавески на окнах белые. Тянет на улицу... Полночь. Час ночи. На улице много народа. Но кажется, что все держатся около стен, идут осторожными, уклончивыми шагами, говорят вполголоса. Точно вот-вот в этом фальшивом полусвете, в этом полусне откро­ется над городом какая-то старинная тайна, и все предчувствуют её и боятся её. Небо распростёрлось над землёй — однотонное, мокрое, молочно-белое. Ясно издалека видны фигуры людей, даже их лица, видны вывески магазинов, видны кроткие ресницы у спя­щих извозчичьих лошадей.Широкая река, такая спокойная в своей тёмной гранитной ра­ме. Вся она как жидкое белое молоко. Только редкие ленивые мор­щинки на ней отливают в изломах синим цветом. Всё — и небо и во­да — похоже на игру перламутра, с его неуловимыми розовыми и голубыми оттенками.И вот я вхожу в широкую уединённую улицу. Насколько хвата­ет глаз, на ней нет ни одного человека. Шаги мои будят звонкие от­звуки. Налево, направо — огромные здания, в четыре-пять этажей. Но ни в одном окне нет огня, только бледный свет неба плоско блес­тит в чёрных стёклах, которые похожи теперь на ослепшие глаза.Громадный дом протянулся от переулка. Слепые окна в пять ря­дов. Сколько людей живёт здесь? Триста, четыреста человек? Мне кажется, я вижу, как они лежат сверху донизу и вдоль, один над дру­гим, лежат на спине, на боку, с раскрытыми ртами, терзаемые нездо­ровыми сновидениями, лежат так близко и так далеко друг от дру­га! Кто знает, какие злые шутки есть в распоряжении у судьбы? Вот, может быть, два человека, которые всю жизнь ищут, алчут друг дру­га, лежат теперь рядом, голова к голове, ноги к ногам, разделённые только четвертью аршина стены? И может быть, никогда в жизни им не суждено встретиться, узнать друг друга, напоить взаимную3031. Используя данные в упражнении материалы, составьте высказы­вание на лингвистическую тему об односоставных предложениях. Из упражнения 30 выпишите примеры сказуемых разных видов.Односоставные предложения с одним главным членом пред­ложения — сказуемым.1. Определённо-личные: действующее лицо не названо, но под­разумевается как определённое лицо: действуют я, ты, мы, вы.2. Неопределённо-личные: действующее лицо не названо и под­разумевается как неопределённое лицо: действует кто-то, они.3. Безличные: действующее лицо не названо и не подразумева­ется: нет ответа на вопрос кто действует?Односоставные предложения с одним главным членом пред­ложения — подлежащим — назывные.32. 1 Спишите сложные предложения, вставляя пропущенные бук­вы и недостающие знаки препинания. Повторно запишите каждое предложение, преобразовав бессоюзные предложения в союзные сложносочинённые (ССП) или сложноподчинённые (СПП) предложения. В скобках укажите вид сложного союз­ного предложения.1. Днём в саду было тихо беспокойные птицы улетели на юг (К. Паустовский). 2. Дверь была зап..рта занятия в лаборатории уже закончились (Ю. Сотник). 3. До сих пор я осени почти не заме­чал в саду ещё не было запаха прелой листвы (К. Паустовский).4. Мне стало стыдно за себя н.. разу в жизни я не проявил настоя­щего интереса к тому, что он делал (Ф. Искандер). 5. Солнце село31жажду светом и счастьем. Триста человек спят и грезят в этом ка­менном чемодане, друг над другом. О, какой ужас скрывается в этой мысли! Мокрые белесоватые здания. Ни души на улице.Наступает утро. В небе и в широкой реке зажигаются глубокие, но не яркие цвета, точно в драгоценном опале — нежные, перелива­ющиеся цвета: розовый, голубой, лиловый.

воспоминани Вс. Рождественского?

Я сидел один в полутемной комнате, погруженный в какую-то книгу, и не слышал звонка в передней. Подняв глаза, увидел на пороге громаднейшую фигуру в распахнутой шубе и высокой шапке. Это был Ф. И. Шаляпин. Он заполнял собою все пространство распахнутой двери.

– Алексей дома? – прогудел его голос.

Не дожидаясь ответа, он оглядел оглядел меня и принял за филолога- энтузиаста.

Я не нашелся, что сказать. Величественным шагом Шаляпин направился через всю комнату к двери библиотеки. Ничто не нарушало спокойствия его внезапно окаменевшего лица. И тут из-за угла выскочила с оглушительным лаем Буська, бульдог, любимица всей семьи. Она пришла в ярость, чувствуя запах медвежьей шубы, ее янтарные прозрачные глаза вспыхнули колючей искрой собачьей ненависти, кожа складками собралась на загривке, упругие ляжки напряглись перед решительным прыжком.

– Ах, вот вы как? – опять прогудел Шаляпин, и все лицо его собралось в такие же угрожающие бульдожьи складки. Он встал на четвереньки и торопливыми шажками побежал навстречу Буське, волоча по гладкому паркету полы своей шубы. Он стал похож на вылезшего из берлоги медведя. Буська, взвыв от ужаса и неожиданности, задом поползла под диван, царапая лапами пол. Шаляпин усмехнулся под нос и вновь выпрямился во весь гигантский рост. Серьезно и медлительно, как за минуту до этого, он продолжал свое боярское шествие. А в дверях кабинета стоял Горький и давился от беззвучного смеха.

В тот зимний сезон Шаляпин играл в театре Народного дома, тут же на Кронверкском, и часто после спектакля заезжал ужинать к Горькому, я гораздо чаще привык видеть его в домашней обстановке, чем на сцене. Как ясно вижу я его за столом священнодействующим над разными закусками и салатами! Он оживленно рассказывает что-то, а сам в это время тянется к соуснику, угловато, торжественно развернув ребром поставленную ладонь. И каждому ясно, что он только что пел Олоферна, — до того этот безотчетный для него самого жест напоминает рельефные изображения властелинов Ассирии. Даже глаза Федора Ивановича несколько сужены по-восточному. Временами он, забывшись, подносит руку к несуществующей, завитой в смоляные колечки бороде. А сам рассказывает что-нибудь о Нижегородской ярмарке, хвалит никому не ведомое испанское вино или передает последний театральный анекдот.

На Западном фронте мне пришлось некоторое время жить в землянке техника-интенданта Тарасникова. Он работал в оперативной части штаба гвардейской бригады. Тут же, в землянке, помещалась его канцелярия.
Целые дни он надписывал и заклеивал пакеты, припечатывал их сургучом, согретым над лампой, рассылал какие-то донесения, принимал бумаги, перечерчивал карты, стучал одним пальцем на заржавленной машинке, тщательно выбивая каждую букву.
Однажды вечером, когда я вернулся в нашу халупку, основательно промокнув под дождем, и сел на корточки перед печкой, чтобы растопить ее, Тарасников встал из-за стола и подошел ко мне.
- Я, видите ли, - сказал он несколько виновато, - решил временно не топить печки. А то, знаете, печка угар дает, и это, видимо, отражается на ее росте.. Она совсем расти перестала.
- Да кто расти перестал?
- А вы что же, до сих пор не обратили внимания? - уставившись на меня с негодованием, закричал Тарасников.- А это что? Не видите?
И он с внезапной нежностью поглядел на низкий бревенчатый потолок нашей землянки.
Я привстал, поднял лампу и увидел, что толстый кругляш вяза в потолке пустил зеленый росток. Бледненький и нежный, с зыбкими листочками, он протянулся под потолок. В двух местах его поддерживали белые тесемочки, приколотые кнопками к потолочине.
- Понимаете? - заговорил Тарасников. – Все время росла. Такая славная веточка вымахнула. А тут стали мы с вами топить часто, а ей, видно, не нравится. Я вот тут зарубочки делал на бревне, и даты у меня проставлены. Видите, как сперва быстро росла. Иной день по два сантиметра вытягивала. Даю вам честное благородное слово! А как стали мы с вами чадить тут, вот уже три дня не наблюдаю роста. Так ей и захиреть недолго. Давайте уж воздержимся. А меня, знаете, интересует: доберется он до выхода? Ведь так и тянется поближе к воздуху, где солнце, чует из-под земли.
И мы легли спать в нетопленной, сырой землянке. На другой день я сам уже заговорил с ним о его веточке.
- Представьте себе, почти на полтора сантиметра вытянулась. Я же говорил, топить не надо. Просто удивительное это явление природы!..
Ночью немцы обрушили на наше расположение массированный артиллерийский огонь. Я проснулся от грохота близких разрывов, выплевывая землю, которая от сотрясения обильно посыпалась на нас сквозь бревенчатый потолок. Тарасников тоже проснулся и зажег лампочку. Все ухало, дрожало и тряслось вокруг нас. Тарасников поставил лампочку на середину стола, откинулся на койке, заложив руки за голову:
- Я так думаю, что большой опасности нет. Не повредит ее? Конечно, сотрясение, но тут над нами три наката. Разве уж только прямое попадание. А я ее, видите, подвязал. Словно предчувствовал...
Я с интересом поглядел на него.
Он лежал, запрокинув голову на подложенные за затылок руки, и с нежной заботой смотрел на зеленый слабенький росточек, вившийся под потолком. Он просто забыл, видимо, о том, что снаряд может обрушиться на нас самих, разорваться в землянке, похоронить нас заживо под землей. Нет, он думал только о бледной зеленой веточке, протянувшейся под потолком нашей халупы. Только за нее беспокоился он.

И часто теперь, когда я встречаю на фронте и в тылу взыскательных, очень занятых, суховатых на первый взгляд, малоприветливых как будто людей, я вспоминаю техника-интенданта Тарасникова и его зеленую веточку. Пусть грохочет огонь над головой, пусть промозглая сырость земли проникает в самые кости, все равно - лишь бы уцелел, лишь бы дотянулся до солнца, до желанного выхода робкий, застенчивый зеленый росток.
И кажется мне, что есть у каждого из нас своя заветная зеленая веточка. Ради нее готовы мы перенести все мытарства и невзгоды военной поры, потому что твердо знаем: там, за выходом, завешенным сегодня отсыревшей плащ-палаткой, солнце непременно встретит, согреет и даст новые силы дотянувшейся, нами выращенной и сбереженной ветке нашей.

на пол странички

О сенокосе из кн. «Капля росы» (Солоухин)
Последний раз участвовать в покосе мне привелось лет пять или шесть назад. Я приехал на побывку в село, а был разгар сенокоса. С вечера я и не думал идти косить, но застучали по наковаленкам молоточки, и какая-то' волна подмыла, разбудоражила, подумалось: почему бы и не сходить?
Вечернее время было упущено, а косы в нашем собственном хозяйстве не оказалось: давно некому было косить.
— Да возьми косу у Ивана Васильевича Кунина! — посоветовал мне сосед — Он теперь престарелый, сам не ходит, а коса у него, сам знаешь, первая была коса.
Еще от церковной ограды увидел я огонек цигарки возле Кунина дома. Я поздоровался с Иваном Васильевичем и сел рядом.
— Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, — воздухом дышишь?
— Решил вот сходить с мужиками на покос. Иван Васильевич пошел в избу. Было слышно, как
он прошел в потемках сенями и скрипнул дверью из сеней на двор. Вскоре он появился с двумя косами.
— На, вот тебе коса, смотри не сломай, поаккуратней!
— А вторая зачем, на выбор?
— Этой я сам буду косить. Разбередил ты меня, паря. Может, последний разочек-Привычным движением Иван Васильевич вскинул
косу к себе на плечо.
Косцы не удивились, когда увидели Ивана Васильевича. Его хотели поставить впереди, по старой привычке. Но он решительно отказался идти впереди и встал сзади.
Трава, как нарочно, уродилась невпрокос. Такая трава силенок требует куда как больше, чем реденькая, невзрачная травишка.
Мы поторговались немного с Иваном Васильевичем, кому идти самым задним: ему или мне — и он уговорил меня идти вперед. Некоторое время я косил увлеченно, забыв про все, но вскоре услышал, как старик шаркает косой по самым моим пяткам.
— Могу! Могу! — раздалось сзади сначала негромкое причитание. — Могу! Пошел! Коси! Живей! Не мешкай! — закричал Иван Васильевич уже громко.
Я прибавил шагу, но поняв, что не уйти, решил пропустить разошедшегося старика вперед. Он встал на мой прокос, благо прокос был не узок, и вскоре, как и меня, смял еще одного косца, который тоне пропустил его, и вот Иван Васильевич настиг третьего.
Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.
Когда снова начали косить, Иван Васильевич опять пропустил меня вперед.
— Ты иди... Иди... Не бойся. Я теперь тихонечко, по-стариковски... Помахал и будет... Кости мои немазаны...
Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца, что и самая тяжелая она, и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости?