Наружность Суворова неказистая.По выражению одного автора,чин его был по делам,но не по персоне.Фигура,взгляд,слова и движения Александра Васильевича отлич

\Задание № 4. МОРФОЛОГИЧЕСКИЕ НОРМЫ.
1. Определите род существительных и составьте с ними словосочетания (используйте слова из скобок).
Образец: (теплый) какао – теплое какао.
(Идеальный) мачо, (бдительный) ФБР, (старинный) монастырь-крепость, (вкусный) рагу, (пожилой) фрау.
2. Образуйте от данных существительных форму родительного падежа множественного числа.
Георгин, место, рельс, клипсы, носки.


Задание № 6. НОРМЫ ПРАВОПИСАНИЯ.
1. Вставьте буквы, раскройте скобки, расставьте знаки препинания.
Было теплое со…нце яркий су(б,бб)отний мартовский день с…ял в Москве везде та…л сразу почерневший снег (кое)где дымились сухие пролысины тр…туаров всюду зеркально бл…стели лужи на мостовых шло много прохожих одетых уже (по)весе(н, нн)ему. В машине стало даже жарко тесно от со…нца блещущего на переднем стекле на к…поте и было легкое свободное ож…дание того что сейчас вы…дет из Москвы на подсохшее в полях ш…(с, сс)е и через сорок минут будет в загородном доме отдыха среди двоих детей и жены которых отвез на каникулы неделю назад.

CH3COOH+Na2CO3=

1. Спишите,
расставляя знаки препинания, объясните их постановку.



1 Еще несколько
слов, несколько ласк от матери - и крепкий
сон овладел мною.. (Акс.). 2. Он на допрос не отвечал, и с
каждым днем приметно вял, и близок стал его конец. (Л.). 3. (Выспится Саша,
поднимется рано, черные косы завяжет у стана и убежит, и в просторе полей
сладко и вольно дышится ей Н.). 4. За громадной
тучей дыма не было видно пламени но дым прямо летел по ветру на усадьбу и
чувствовался в комнатах горький запах его (С.-Щ.). 5. Вода была тепла но не
испорчена и притом ее было много (Гарш.). 7. Пусть перебирается в деревню во
флигель или я переберусь отсюда но оставаться с ним в одном доме я не могу
(Ч.). 8. Дикие и даже страшные в своем величии горы выступали резко из тумана
да вдали тянулась едва заметная белая струйка дыма (Кор.). 9. Мы оба с сестрой
плакали мать также плакала (Арс.). 10. И выпал снег и не прогнать мне зимних
чар... (Бл.).

в Серпуховском краеведческом музее, предложили: «Поезжай в Мелихово. Там филиал открылся. Будешь директором». В июле, под теплым проливным дождем, он отправился в Мелихово. От станции шел босиком - двенадцать верст были сплошной лужей. Дядя Миша, сторож открытого недавно филиала и единственный экскурсовод встретил многозначительной фразой: "Погода истинно чеховская". Этот дядя Миша мальчиком знал Чехова, бегал с его записками и письмами в ближайшие деревни. Авдеев увидел запущенный сад, заросшие ряской пруды, в крапиве и лебеде провал на месте бывшего дома Антона Павловича. Флигелек, где написана была «Чайка» обветшал, крыша позеленела мхом, и кое-где прохудилась. Не прекращался июльский дождь. Авдеев понял, что не сможет здесь остаться, уж слишком одиноким и печальным представилось житье. Но впоследствии он поймет, что остался в нем июльский мелиховский дождь, который помог прорасти и укрепиться в памяти о чеховской земле, о небольшом владении, где так неутомимо трудилась когда-то чеховская душа, и, конечно же, не могла не оставить зерна скромности, подвижничества, духовной сосредоточенности. В августе сорок первого добровольцем ушел на фронт... В сорок четвертом году Авдеев дошел до Прибалтики. И вот там, на берегу Рижского залива настигла его контузия, принесенная дурной миной... Очнулся Авдеев в госпитале, в полной тьме. Из разговоров раненных понял, что на улице день и солнце, а так же, что теперь ничего не видит. Каждую ночь ему снились "зрячие" сны. То он на этюдах, то идет вязкой черной тропой под июльским дождем в Мелихово. Он часто видел эту тропу... Казалось, проснется и вновь различит краски... Через четыре года произошло счастливое событие, которое частично вернуло Юрию Константиновичу зрение. В это время и вспомнилось ему Мелихово! Теплый проливной дождь, лужи в пузырьках... Авдеев подумал, что среди мелиховского сада можно обрести душевную сосредоточенность, а с нею отыщется и дело, которое бы оттеснило ностальгическую тоску по краскам, и превратило бы его метания и недовольство собой, в осмысленное, освещенное большой целью движение по жизни. А место директора мелиховского музея опять пустовало, никто более одного года там не задерживался. Когда Авдеев пришел в городской отдел культуры ему сказали: «Вот тебе печать, поезжай и директорствуй». Дом Антона Павловича заново возводили из бревен. По мнению Юрия Константиновича, получился вечный дом. Вообще, Авдеева тянет к слову "вечный": вечная дорога, вечные места, вечные страницы. В прошлом марте застал Юрия Константиновича в кабинете над рукописью книги, в которой он рассказывает о возрождении Мелихова.

тихая ночь в разбитом Сталинграде. (2)Поднялась тихая луна над руинами, над заснеженными пепелищами. (3)И никак не верилось, что уже нет нужды пу¬гаться тишины, затопившей до краев многострадальный город. (4)Это не затишье, здесь на¬ступил мир — глубокий, глубокий тыл, пушки гремят где-то за сотни километров отсюда.
(5)И в эту-то ночь неподалеку от подвала, где размещался их штаб полка, занялся по-жар. (6)Вчера никто бы не обратил на него внимания — бои идут, земля горит, — но сейчас пожар нарушал мир, все кинулись к нему.
(7)Горел немецкий госпиталь, четырехэтажное деревянное здание. (8)Горел вместе с ра¬неными. (9)Ослепительно золотые, трепещущие стены обжигали на расстоянии, теснили тол¬пу. (10)Она, обмершая, завороженная, подавленно наблюдала, как внутри, за окнами, R рас¬каленных недрах, время от времени что-то обваливается — темные куски. (11)И каждый раз, как это случалось, по толпе из конца в конец проносился вздох горестный и сдавленный — то падали вместе с койками немецкие раненые из лежачих, что не могли подняться и выбраться.
(12)А многие успели выбраться. (13)Сейчас они затерялись среди русских солдат, вме¬сте с ними, обмерев, наблюдали, вместе испускали единый вздох.
(14)Вплотную, плечо в плечо с Аркадием Кирилловичем стоял немец, голова и полови¬на лица скрыты бинтом, торчит лишь острый нос и тихо тлеет обреченным ужасом единст¬венный глаз. (15)Он в болотного цвета тесном хлопчатобумажном мундирчике с узкими по¬гончиками, мелко дрожит от страха и холода. (16)Его дрожь невольно передается Аркадию Кирилловичу, упрятанному в теплый полушубок.
(17)Он оторвался от сияющего пожарища, стал оглядываться — кирпично раскаленные лица, русские и немецкие вперемешку. (18)У всех одинаково тлеющие глаза, как глаз сосе¬да, одинаковое выражение боли и покорной беспомощности. (19)Свершающаяся на виду тра¬гедия ни для кого не была чужой.
(20)В эти секунды Аркадий Кириллович понял простое: ни вывихи истории, ни ожесто¬ченные идеи сбесившихся маньяков, ни эпидемические безумия — ничто не вытравит в людях человеческое. (21)Его можно подавить, но не уничтожить. (22)Под спудом в каждом нерастра¬ченные запасы доброты — открыть их, дать им вырваться наружу! (23)И тогда... (24)Вывихи истории — народы, убивающие друг друга, реки крови, сметенные с лица земли города, рас¬топтанные поля... (25)Но историю-то творит не господь бог — ее делают люди! (26)Выпустить на свободу из человека человеческое — не значит ли обуздать беспощадную историю?
(27)Жарко золотились стены дома, багровый дым нес искры к холодной луне, окуты-вал ее. (28)Толпа в бессилье наблюдала. (29)И дрожал возле плеча немец с обмотанной голо¬вой, с тлеющим из-под бинтов единственным глазом. (ЗО)Аркадий Кириллович стянул в тес¬ноте с себя полушубок, накинул на плечи дрожащего немца.
(31)Аркадий Кириллович не доглядел трагедию до конца, позже узнал — какой-то не¬мец на костылях с криком кинулся из толпы в огонь, его бросился спасать солдат-татарин. (32)Горящие стены обрушились, похоронили обоих.
(33 )В каждом нерастраченные запасы человечности.
(34 )Бывший гвардии капитан стал учителем. (35)Аркадий Кириллович ни на минуту не забывал перемешанную толпу бывших врагов перед горящим госпиталем, толпу, охваченную общим страданием. (36)И безызвестного солдата, кинувшегося спасать недавнего врага, тоже помнил. (37)Он верил — каждый из его учеников станет запалом, взрывающим вокруг себя лед недоброжелательства и равнодушия, освобождающим нравственные силы. (38)Историю делают люди.
(По В. Тендрякову)

на пол странички

О сенокосе из кн. «Капля росы» (Солоухин)
Последний раз участвовать в покосе мне привелось лет пять или шесть назад. Я приехал на побывку в село, а был разгар сенокоса. С вечера я и не думал идти косить, но застучали по наковаленкам молоточки, и какая-то' волна подмыла, разбудоражила, подумалось: почему бы и не сходить?
Вечернее время было упущено, а косы в нашем собственном хозяйстве не оказалось: давно некому было косить.
— Да возьми косу у Ивана Васильевича Кунина! — посоветовал мне сосед — Он теперь престарелый, сам не ходит, а коса у него, сам знаешь, первая была коса.
Еще от церковной ограды увидел я огонек цигарки возле Кунина дома. Я поздоровался с Иваном Васильевичем и сел рядом.
— Что, — сквозь кашель от махорочного дыма спросил старик, — воздухом дышишь?
— Решил вот сходить с мужиками на покос. Иван Васильевич пошел в избу. Было слышно, как
он прошел в потемках сенями и скрипнул дверью из сеней на двор. Вскоре он появился с двумя косами.
— На, вот тебе коса, смотри не сломай, поаккуратней!
— А вторая зачем, на выбор?
— Этой я сам буду косить. Разбередил ты меня, паря. Может, последний разочек-Привычным движением Иван Васильевич вскинул
косу к себе на плечо.
Косцы не удивились, когда увидели Ивана Васильевича. Его хотели поставить впереди, по старой привычке. Но он решительно отказался идти впереди и встал сзади.
Трава, как нарочно, уродилась невпрокос. Такая трава силенок требует куда как больше, чем реденькая, невзрачная травишка.
Мы поторговались немного с Иваном Васильевичем, кому идти самым задним: ему или мне — и он уговорил меня идти вперед. Некоторое время я косил увлеченно, забыв про все, но вскоре услышал, как старик шаркает косой по самым моим пяткам.
— Могу! Могу! — раздалось сзади сначала негромкое причитание. — Могу! Пошел! Коси! Живей! Не мешкай! — закричал Иван Васильевич уже громко.
Я прибавил шагу, но поняв, что не уйти, решил пропустить разошедшегося старика вперед. Он встал на мой прокос, благо прокос был не узок, и вскоре, как и меня, смял еще одного косца, который тоне пропустил его, и вот Иван Васильевич настиг третьего.
Он остановился, тяжело дыша, рот его был открыт, но глаза старика горели живо и радостно. Схватив горсть травы, старик вытер ею мокрое, налившееся кровью лицо, и травяная мелочь прилипла к морщинистой стариковской коже, и стало не понять, отчего так мокры щеки: от пота, от росы или от слез совершившейся радости.
Когда снова начали косить, Иван Васильевич опять пропустил меня вперед.
— Ты иди... Иди... Не бойся. Я теперь тихонечко, по-стариковски... Помахал и будет... Кости мои немазаны...
Я шел впереди и думал: что же такое таится в ней, в извечной работе земледельца, что и самая тяжелая она, и не самая-самая благодарная, но вот привораживает к себе человека так, что, и на ладан дыша, берет он ту самую косу, которой кашивал в молодости, и идет, и косит, да еще и плачет от радости?