040 Какие проблемы, поднимаемые М.Ю. Лермонтовым прошли сквозь время и актуальны сегодня?

РАННЕЕ СПАСИБО)

строительство трассы к (1; апрель;1998 год);время существование в космосе второго спутника 93 сутки);РАССТОЯНИЕ МЕЖДУ ЗДАНИЯМИ НЕ БОЛЕЕ (ПОЛТОРАСТА;МЕТР)

изобретение письмен­ности и книгопечатания, которое породило и дезинформацию, и раз­нообразные виды массового оболванивания. Печать - вообще опасная вещь. Но она порождает и великую литературу, нового читателя, гораз­до более широкое привлечение человечества к культурным ценностям. Значит, техника может и должна не только подчинять себе чело­века, ставить перед ним совершенно новые задачи - она увеличивает количество альтернатив, стоящих перед ним, и тем самым умножает его ответственность. Нужно, чтобы чувство ответственности не отста­вало от развития возможностей, а обгоняло их. Какая проблема в этом тексте?

гда не видел: как молния раскалывает деревья.

А вот и повидал. Из проходившей грозы, среди дня – да ослепил молненный блеск наши окна светлым золотом, и сразу же, не отстав и на полную секунду, – ударище грома: шагов двести-триста от дома, не дальше?

Минула гроза. Так и есть: вблизи, на лесном участке. Среди высочайших сосен избрала молния и не самую же высокую липу – а за что? И от верха, чуть ниже маковки, – прошла молния повдоль и повдоль ствола, через её живое и в себе уверенное нутро. А иссилясь, не дошла до низа – соскользнула? иссякла?.. Только земля изрыта близ подпалённого корневища, да на полсотни метров разбросало крупную щепу.

И одна плаха ствола, до середины роста, отвалилась в сторону, налегла на сучья безвинных соседок. А другая – ещё подержалась денёк, стояла – какою силой? – она уж была и насквозь прорвана, зияла сквозной большой дырою. Потом – и она завалилась в свою сторону, в дружливый развилок ещё одной высокой сестры.

Так и нас, иного: когда уже постигает удар кары-совести, то – черезо всё нутро напрострел, и черезо всю жизнь вдоль. И кто ещё остоится после того, а кто и нет.

Текст:
У нас в семье читали вслух при первой возможности, но читали почтенных писателей: Тургенева, Гончарова, Гоголя, Лермонтова и почему-то весьма скромного Данилевского. Не скажу, что мне было невероятно интересно, зато интересно было моему отцу, который не уставал восхищаться прочитанным. Его авторитет всегда был для меня абсолютным, а потому я, еще ничего не понимая, уже твердо знал, что кроме литературы, которую пересказывают в подвалах, существует и литература, которую, образно говоря, читают, сняв шляпу. А что касается скромного Данилевского, то я и по сей день благодарен ему за первые уроки родной истории.

Если Григорий Петрович Данилевский впервые представил мне историю не как перечень дат, а как цепь деяний давно почивших людей, то другой русский писатель сумел превратить этих мертвецов в живых, понятных и близких мне моих соотечественников. Имя этого писателя некогда знали дети всей читающей России, а ныне оно прочно забыто и если когда и поминается, то непременно с оттенком насмешливого пренебрежения. Я говорю о Лидии Алексеевне Чарской, чьи исторические повести — при всей их наивности! — не только излагали популярно родную историю, но и учили восторгаться ею. А восторг перед историей родной страны есть эмоциональное выражение любви к ней. И первые уроки этой любви я получил из «Грозной дружины», «Дикаря», «Княжны Джавахи» и других повестей детской писательницы Лидии Чарской.

Я так подробно пишу о своем постижении истории, потому что история и литература с детства переплелись в моем сознании, и я до сего времени воспринимаю литературу как беллетризованную историю, а историю — как лишенную беллетристики литературу. Но в этом сыграли роль не только Данилевский и Лидия Чарская.


…Я прожил без малого шесть десятков, я еду с ярмарки и все никак не могу понять, как можно не восторгаться, не любить, а то и просто не знать истории родной страны. Откуда это массовое поветрие? От вульгарного ультраклассового представления, что монархическая Россия не стоит нашей благодарной памяти? От спесивого полуграмотного убеждения, что история ничему не учит? От низкого уровня преподавания истории в школах?

Гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие.

Так говорил Пушкин.

С тех пор прошли годы. Предвидение Чинкова сбылось: они открыли узел золотоносных россыпей Территории с очень сложными условиями залегания и с богатым содержанием. Для этого понадобилась удача, кадры и еще раз удача.Для этого понадобилось упорство, безжалостный, рисковый расчет Чинкова. И нюх Куценко. И свойственный сердечникам страх смерти перед рассветом у тех,кто вынес на себе тяжесть первых работ. Для этого понадобились мозоли и потработяг под кличками и без них. Что бы там ни было, но государство получилоновый источник золота. Поселок давно уже получил статус города. Он застроен блочнымипятиэтажными домами. Но все так же зимой и летом его сотрясают пыльные южакии еще стоит зажатый строительством круглый домик первооткрывателей олова. Но скоро этот домик снесут, как снесли дом Марка Путина, потому что трепетныелегенды первых времен растворяются в приезжем многолюдстве, как растворяетсяв воде хорошее вино — без осадка. …Если была бы в мире сила, которая вернула бы всех, связанных с золотом Территории, погибших в маршрутах, сгинувших в «сучьих кутках»,затерявшихся на материке, ушедших в благополучный стандарт «жизни как все»,— все они повторили бы эти годы. Не во имя денег, так как они знали, чтотакое деньги во время работы на Территории, даже не во имя долга, так какнастоящий долг сидит в сущности человека, а не в словесных формулировках, не ради славы, а ради того непознанного, во имя чего зачинается и проходитиндивидуальная жизнь человека. Может быть, суть в том, чтобы при встрече не демонстрировать сильное оживление, не утверждать, что «надо бы как-нибудьсозвониться и…» Чтобы можно было просто сказать «помнишь?» и углубиться в сладкую тяжесть воспоминаний, где смешаны реки, холмы, пот, холод, кровь,усталость, мечты и святое чувство нужной работы. Чтобы в минуту сомнениятебя поддерживали прошедшие годы, когда ты не дешевил, не тек бездумнойводичкой по подготовленным желобам, а знал грубость и красоту реальногомира, жил как положено жить мужчине и человеку. Если ты научился искатьчеловека не в гладком приспособленце, а в тех, кто пробует жизнь на своейнеказистой шкуре, если ты устоял против гипноза приобретательства и безопасных уютных истин, если ты с усмешкой знаешь, что мир многолик и стопроцентная добродетель пока достигнута только в легендах, если ты веруешьв грубую ярость {твоей} работы — тебе всегда будет слышен из дальнеговремени крик работяги по кличке Кефир: «А ведь могем, ребята! Ей-богу,могем!» День сегодняшний есть следствие дня вчерашнего, и причина грядущего днясоздается сегодня. Так почему же вас не было на тех тракторных санях и не ваше лицо обжигал морозный февральский ветер, читатель? Где были, чем занимались вы все эти годы? Довольны ли вы собой?